5 березня 1917: Із київських споминів

В конце февраля 1917 года в Киеве ничто не предвещало великих событий, на самом пороге которых мы находились.

…

Повторяю: к концу февраля 1917 года наша киевская атмосфера не была сгущена более, чем обыкновенно, и ничто не предвещало близкой грозы.

Напротив, барометр общественных настроений – биржа – реагировала на последние политические события бешеной hausseʼой.

Курсы всех бумаг (валютой тогда еще не интересовались) неслись неудержимо вверх, а публика все покупала и покупала; местные банки не успевали выполнить всех поручений на Петроград, которыми их ежедневно заваливала биржа.

И любопытно, что именно биржевой бюллетень петроградского телеграфного агентства был для Киева первым вестником петроградских событий.

25 или 26 февраля киевляне нашли в своей газете, вместо ожидаемых сведений о последней котировке в Петрограде, - пустое место. Биржи не было – что бы это могло означать?

Но вот однажды вечером - должно быть, это было 28 февраля или 1 марта - получилась в Киеве знаменитая телеграмма за подписью Бубликова, назначенного комиссаром Комитета государственной думы в министерство путей сообщения.

Телеграмма эта с быстротой электрической искры распространилась по городу. Все были в этот вечер у телефона, читая, слушая, перечитывая и переспрашивая...

Никто не знал, кто такой Бубликов; стали справляться по стенографическим отчетам Государственной думы, и пришлось удовлетвориться тем, что он - депутат, инженер и, если не ошибаюсь, член партии прогрессистов.

Ни в подлинности телеграммы, ни в решающем значении происшедшего переворота не могло быть сомнений; порукой служил включенный в телеграмму текст воззвания Родзянко к населению.

Опасались только одного: как бы ход событий не повернул обратно. Уже после отречения царя одна дама призналась мне, что в эти дни она каждое утро просыпалась с мыслью, что вот ей подадут газету и она на первой странице увидит опять слова: "а посему признали Мы за благо"…

Настроение было праздничное. Да и как было не радоваться? Грандиозный переворот, осуществление вековой нашей мечты мы получили как бы в подарок, без борьбы и усилий, без крови и стонов...

В первые дни революции эти чувства были всеобщими.

В приподнятом, радостном настроении и при почти полном единении мыслей и чувств провел Киев медовый месяц революции.

Свое внешнее выражение этот подъем и это торжество получили в организованном 16 марта "Празднике революции". В этот день грандиозные шествия войск и граждан проходили по главным улицам, с красными знаменами, под звуки Марсельезы.

С думского балкона, памятного киевлянам с 18 октября 1905 года, произносились приветственные речи. Весь город был на улице, у окон, на балконах. Это было настоящее всенародное торжество.

Киевская еврейская общественность была впервые поставлена в необходимость реагировать на происходящие события, когда, в первые же дни после революции, пред ней стал вопрос о представительстве еврейства в органах новой власти.

Уже в самых первых числах марта было созвано соединенное заседание упомянутых выше двух еврейских организаций – комиссии общих дел и КОПЕ.

Я присутствовал на этом заседании в качестве секретаря Комиссии общих дел. Настроение было довольно растерянное.

После долгих споров было решено созвать на 5 марта большое собрание из представителей всех существующих в городе Киеве еврейских общественных организаций.

На этом собрании предполагалось избрать делегатов в "Совет объединенных общественных организаций города Киева" и его "Исполнительный комитет", а также создать временный орган, который являлся бы национально-политическим представительством киевского еврейства.

…

5 марта это собрание состоялось в самом большом концертном зале города (в Купеческом клубе). Зрелище было довольно импозантное, чувствовалось веяние духа новых времен.

Купецьке зібрання, у залі якого відбулись збори усіх єврейських громадських організацій Києва 5 березня 1917 року

В городе, откуда евреев постоянно выселяли, куда им разрешалось приезжать только "для лечения минеральными водами" и "для воспитания детей", где еще свежо было воспоминание о деле Бейлиса, — в этом городе, впервые за его тысячелетнюю историю, состоялось открытое и гласное собрание представителей еврейства.

И открывая его, председательствовавший С. Л. Франкфурт в приличествующей случаю торжественной форме приветствовал "первое свободное собрание евреев — свободных граждан".

После продолжительных прений, которые уже не всецело оказались на соответственной моменту высоте, были произведены выборы пяти еврейских представителей в "Совет объединенных общественных организаций" и десяти членов организационной комиссии, которой было поручено провести выборы в еврейский представительный орган.

Часов в пять утра, взволнованные и уставшие, возвращались мы из Купеческого собрания. Шел густой снег. "Природа не благоприятствует русской революции, — сказал д-р Фрумин, мандат которого, несмотря на все старания конкурентов-сионистов, быть все-таки подтвержден — Того и гляди, заносы приостановят транспорт".

Организационная Комиссия, в состав которой вошел и я, после десяти дней лихорадочной работы сорганизовала и провела выборы в центральный орган, долженствовавший представлять все организованное еврейство гор. Киева — общественные, культурные, филантропические организации, политические партии, кооперативы, больницы, профессиональные союзы и, наконец, синагоги и молитвенные дома.

И 16 марта состоялось открытие "Совета объединенных еврейских организаций города Киева".

А через пять дней, 21 марта, депутация от Совета могла приветствовать органы местной революционной власти по поводу провозглашенной Временным Правительством отмены всех вероисповедных и национальных ограничений.

…

Всем известно — и украинцы справедливо на это жалуются, — что многие круги русской интеллигенции до 1917 года с каким-то легкомысленными пренебрежением относилась к национальным движениям отдельных российских народностей и, в частности, к движению украинскому.

Достаточно припомнить хотя бы появившиеся во время войны статьи по украинскому вопросу П. Б. Струве, который тем болезненнее были восприняты в украинских кругах, что отвечать на них, но цензурным условиям, было невозможно.

Нельзя было отговариваться ненародным характером украинского движения; ведь все наше освободительное движение пред революцией носило более или менее интеллигентский характер…

Это, повторяю, легкомысленное пренебрежение к украинскому национальному движению со стороны русской и еврейской интеллигенции проявилось и в первые недели революции.

Мы в эти недели не знали и не хотели знать ничего об украинстве и об его национальных домогательствах.

И каждое напоминание о них, исходившее от заинтересованных кругов, воспринималось нами, как грубая бестактность.

Вскоре на этой почве предстояло разыграться довольно грозным конфликтам, из которых, как известно, победителями вышли украинцы.

Гольденвейзер, А. А. Из киевских воспоминаний: 1917-1921 гг.  // Архив русской революции, издаваемый И. В. Гессеном. - Т. 5/6. - М.: ТЕРРА: Политиздат, 1991. - С. 161-303.