In Memoriam. Леонід Бородін. 9 днів потому...

Девять дней уже сегодня со дня смерти Леонида Бородина, многолетнего узника политлагерей.

Как-то не по себе мне стало, когда я услышала о его смерти. Да и как услышала...

Оказалась случайно при разговоре коллег на тему - есть ли смысл, нет ли смысла взять - да и организовать международную встречу узников советских политлагерей.

Голосов больше "против", чем "за" (хоть я бы - двумя руками "за"), и один из аргументов "против" - что слишком разошлись пути-дороги бывших оппонентов советскому режиму, разошлись до крайности, вплоть до того, что кто-то из бывших политузников воспринимает кого-то из бывших соседей по нарам сегодня - как по другую сторону баррикад.

"Ну предположим, откроется такая встреча бывших политзаключенных. Придет, предположим, Леонид Бородин..." - "Не придет. Он умер сегодня...".

Леонід Бородін (1938-2011)

Разговор, споткнувшись об эту новость, пошел себе дальше, а я крепко призадумалась.

Умер еще один член ВСХСОН (Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа), той легендарной организации, вести о которой нас в юности так потрясали...

Как же стремительно уходит из жизни это поколение, и до чего же грустно, что многие уходят внезапно, не дожив или едва лишь пережив 70 лет.

Комуністичний режим проти культури

Если повременить с подобной встречей бывших политузников, так скоро и встречаться будет уже некому... А если не сделать попытку преодоления этого мучительного раскола сейчас?.. Ну да, потом будет уже поздно. А ведь это же касается не только нас, это - проблема, далеко за пределы нашего относительно узкого круга уходящая...

Отсутствие (или нехватка) антисоветизма (антикоммунизма) как такового удручала меня в милом моему сердцу московском правозащитном движении, в академике Сахарове и его окружении, когда мне было лет 18-20 - что ж поделать, юности свойственен максимализм. А вот вести о ВСХСОН завораживали, каждую попадавшуюся мне публикацию самиздата об этом движении и его героях я прочитывала с жадностью.

В сравнении с 20 годами неволи (15 заключения и 5 ссылки), которые отбывал лидер ВСХСОН Игорь Огурцов, срок Леонида Бородина (6 лет строгого режима) казался не таким большим. Но вот то, что Леонид Бородин получил второй срок уже за собственные книги, за литературные произведения, и сидит на особом режиме - это делало его человеком-легендой.

Лишь много лет спустя я поняла, что именно в программе ВСХСОН для меня было изначально неприемлемо, что именно во взглядах этих людей относит меня к "противоположному" лагерю. Но это понимание нисколько не умалило во мне огромного уважения к этим людям и к тому потрясающему делу, каким был в тех немыслимых для развития какого-либо самостоятельного начинания условиях - этот ВСХСОН.

Я не могу сказать, что толком была знакома с Леонидом Бородиным. Я несколько раз сидела с ним за одним столом, наблюдая человека замкнутого, неразговорчивого, с печатью грусти и даже как будто какого-то трагизма на лице. Мои попытки разговорить его относительно воспоминаний о Василе Стусе ни к чему не привели - он отослал меня к своим воспоминаниям, которые начали публиковаться тогда в журнале "Москва".

Серце, самогубство чи вбивство? Як загинув Василь Стус

О том, как сидели Леонид Бородин с Василем Стусом, тоже ходили легенды. Еще от Левко Лукьяненко я услышала в 1988 году, что Бородин был последним из заключенных, кто видел Василя Стуса живым.

В лагере-музее "Пермь-36" экскурсоводы рассказывают посетителям, какими изощренным методам пользовались горе-психологи от КГБ, чтобы оказать психологическое давление на политзаключенных, чтобы их сломить.

В качестве примера приводят и то, что убежденного украинского националиста Василя Стуса держали в одной камере с Леонидом Бородиным, националистом русским.

Однако же, будучи людьми глубоко порядочными и интеллигентными, эти два человека не доставили своим палачам удовольствия увидеть себя не на высоте.

Я стояла на пороге их камеры этим летом, зайдя в барак особого режима в перерыве между густо следующими друг за другом мероприятиями "Пилорамы-2011". Маленькая камера, низкий потолок, затененное окно... Не по себе было представить все это в действии.

Малюнок-реконструкція зони особливого режиму, де карались політзеки Бородін та Стус

Потом я долго стояла на пороге карцера, в который увели Василя Стуса уз этой камеры осенью 1985 года, из которого он не вернулся. И будто бы током по мне прошло чувство неловкости за нас за всех, за то, как не соответствуем мы памяти о тех, кто здесь навсегда остался...

Вспомнив все это, я решила не просто прийти на отпевание Леонида Бородина, а быть на его похоронах от начала и до конца.

28 ноября был какой-то гнетуще-пасмурный день. Отпевание Леонида Бородина прошло в храме Николы в Хамовниках рядом с метро "Парк Культуры". Людей было много.

Когда отпевание подходило к концу и люди стали подходить ко гробу, а гора цветов стремительно расти, я подумала: а сколько же здесь бывших политзэков сейчас находится? Оглядевшись, я увидела только Веру Лашкову и Петра Старчика.

Но был там, конечно же, еще один политзэк, которому мы трое и в подметки не годимся по стажу и степени выстраданного. Это Владимир Осипов. Я не узнала его, хоть сразу же обратила на него внимание, очень уж он выделялся из толпы.

На кладбище поехали лишь немногие, т.к. это очень далеко от Москвы, за Сергиевым Посадом. Родным предлагали место на Троекуровском кладбище, но они отказались, т.к. быть похороненным вдали от Москвы, рядом с деревней, где он проводил лето, было волей Леонида Ивановича.

Мы долго колесили забитой пробками по Москве, а когда выехали на Ярославское шоссе — поехали очень быстро. Я не смотрела в окно, а читала на нетбуке воспоминания Леонида Бородина, которые скачала перед уходом из интернета. Вот отрывок из финала этих воспоминаний:

"Да что же это такое! Они умирают и умирают! С кем же я скоро останусь? Умирают люди - знаки моего времени.

Кто-то из них был интересен, кто-то нет... Но все - как изгородь моего жизненного пространства. И вот падают один за другим, а сквозняк со всех сторон ощутимее с каждым днем. Так скоро умрет вся моя Россия...

Бородін був редактором цього журналу 19 років

За себя спокоен, потому что принципиально не думаю о том, потому что одним днем живу. Но душа источается с каждым уходом кого-то, кто сопровождал по жизни своей известностью. Кто-то обязательно должен уверенно пережить меня, чтобы не терялся смысл вечности, иллюзия вечности, чтобы сопротивляться, хотя бы пятиться, но не соскальзывать в никуда.

Из тех, кто уже ушел, с кем-то и знаком не был и знакомства не жаждал, но оттого еще страшнее их исчезновение из жизни...

А кого знал (любил или не очень- это другой вопрос), кого знал и привык видеть или видеться при случае или по необходимости, кто вписан был в мое собственное жизненное пространство как момент самого пространственного смысла - и вдруг его не становится, и за спиной вакуум, потому что, оказывается, чем-то и как-то он, исчезнувший, подпирал мой собственный, уже не держащий прямоты, позвоночник...".

Когда я вышла из автобуса — не сразу поняла, где же кладбище. Серое поле, низкое небо, и — дождь косой и мелкий... Только оглянувшись назад, я увидела кладбище по левой стороне бетонной, неровной дороги, тянущееся узкой полосой вдоль леса. На земле лежал снег — в Москве, когда мы уезжали, его не было.

Мы взяли цветы и и отнесли к свежей могильной яме, положили на снег рядом — Петр Старчик большую охапку цветов, я — то, что в руки его не уместилось.

Подъехали еще знакомые и родственники на легковых машинах — и понесли мужчины гроб — вниз под откос и дальше по снегу, к могиле между двух молодых березок. Двое рабочих опустили гроб и предложили бросить землю. А земля — грубая глина, с трудом отлипающая от пальцев, в горсть не взять...

Не больше 15-ти человек нас стояло, один хорошо знал церковные песнопения, женщины подпевали, пока рабочие очень долго, с одышкой и перерывами закапывали могилу этой очень тяжелой глиной.

Поставили крест. К кресту фотографию. Потом нам сказали класть цветы, и женщины очень быстро могилу украсили, фотография утонула в россыпях очень красивых цветов, под шатром двух венков, обрамивших крест.

Я фотографировала. Дождь кончился как раз к тому моменту, когда гроб подносили к яме, а вот когда могила в цветах уже была, слегка даже как будто распогодилось. Мы уже было пошли к машине, но одна женщина предложила сказать на могиле что-нибудь.

Мужчины почти все ушли (на поминках скажем) а женщины еще постояли, две-три речи произнесли. И еще стояли бы, если бы не торопили со стороны автобуса. Одна женщина сказала о его совестливости, другая — о мученичестве. А о чем еще было говорить?..

"Яко земля еси, и в землю отыдеши..."

Если общие судьбы, общая земля, общая вот эта глина и этот снег, к зиме припорошивший землю...

То кто же будем мы, если не научимся диалогу, если не сумеем растопить тот холод отчуждения, который по-большевистски, по-советски заставляет рисовать нам в наших ближних образ врага? Если не поймем, что не имеют вообще никакого значения все наши разногласия, все взаимонепонимания наши - перед лицом вечности...

Джерело: блог Олени Саннікової