"Кияни почали глумитися над пам'ятниками Сталіну..."

Текст опубліковано в рамках проекту родинних переказів про Другу світову війну "1939-1945: Неписана історія".

Мой дед Всеволод Александрович Войтенко (1924, Тульчин - 2006, Алушта) - заслуженный врач УССР, курортолог, выдающийся специалист по функциональной диагностике, на протяжении многих лет работавший в Курортной поликлинике города Алушты. Его боевая и трудовая деятельность была отмечена 16 правительственными наградами (тремя орденами и 13 медалями).

В армию Всеволод Войтенко был призван в марте 1944 года и участвовал в боевых действиях на территории Украины, Молдавии и Румынии вплоть по май 1945 года, был тяжело ранен и контужен.

Вашему вниманию предлагается небольшой фрагмент из обширных военных воспоминаний деда.

Место действия - Киев, время действия - лето 1941 года, возраст - 16 лет. 

----------------------------------

22 июня 1941 года на рассвете я проснулся от грохота и тяжелых разрывов, проснулись и родители. Отец сказал, что это маневры. Мы опять спокойно уснули, утром, как обычно, встали, позавтракали, и я пошел на утренний сеанс в кино.

Когда вышел на улицу, то на углу Чкалова (нинішня Гончара - ІП) и Дмитриевской увидел толпу людей, которые под репродуктором слушали выступление Молотова о том, что началась война с Германией. В тот же день мы с дворовыми ребятами были возле завода "Большевик" и видели корпуса, разрушенные бомбежкой.

Вечером улицы были уже затемнены и переполнены возбужденными людьми, которые обсуждали случившееся. Если кто-то зажигал спичку, чтобы закурить, сразу же раздавались голоса: "Что вы делаете! С воздуха все видно, могут бросить бомбу". Всю первую ночь войны мы с ребятами провели во дворе, начали расходиться под утро.

Уже на следующий день исчезли почти все продукты, в хлебных магазинах были большие очереди, люди скупали хлеб и сушили сухари. И сразу же начались систематические налеты немецкой авиации на Киев.

Палаючі цехи заводу "Більшовик" після нальоту ворожої авіації. 23 червня 1941 року. Фото: ЖЖ "Цікавий Київ"

Воздушную тревогу объявляли по несколько раз в день, люди спускались в убежище и там ожидали отбоя. А я на этих тревогах зарабатывал деньги на папиросы. Дело в том, что я не хотел уходить в подвал, и мать давала мне по рубчику, чтобы я туда спустился.

Во время одной из тревог, которую объявили рано утром, я спустился в убежище (за деньги). Ко мне подошел какой-то тип из домоуправления, нацепил на меня противогаз и сказал, что сегодня я должен дежурить возле нашего дома. Я занял свой пост.

Было солнечное тихое утро, улица моментально опустела. Сначала раздался отдаленный гул, который быстро нарастал, и в небе показалась армада самолетов. Самолеты шли строем, я насчитал штук 50, но потом бросил это занятие.

Всеволод Войтенко з дружиною Лідією Герасимівною та сином Сергієм. 1955, Алушта

Били зенитки, самолеты были в обрамлении разрывов, но не помню, чтобы им нанесли какой-либо ущерб. Нашей истребительной авиации и в помине не было.

Тут я увидел бегущего по улице милиционера. Увидев меня, он остановился и спросил, что я здесь делаю. Я ответил, что дежурю. На это он сказал, что впервые видит идиота, который добровольно подставляет голову под осколки зенитных снарядов.

Он мне поддал коленом под зад и приказал убираться в убежище, а на мое место "пусть выйдет тот дурак, который меня сюда поставил". Как бы там ни было, а это оказалось мое первое серьезное испытание войной. Я еще не ступил на тропу войны, но, во всяком случае, посмотрел в ее сторону, увидел, что в тяжелых ситуациях могу владеть собой и противостоять чувству страха.

Немцы в большинстве случаев не сбрасывали бомбы на жилые кварталы, а бомбили только промышленные объекты. За время налета, о котором я писал выше, на наш квартал не упала ни одна бомба.

Зал засідань Верховної Ради УРСР в часи Другої світової

После первых налетов на Киев во дворах начали рыть защитные щели, где можно было укрыться во время бомбежек, потому что подвал всех вместить не мог.

Такую щель вырыли и в нашем дворе, зигзагом - "по науке", покрыли бревнами в один накат, сверху засыпали землей. Но я что-то не помню, чтобы в нее кто-нибудь прятался во время воздушных тревог. Зимой бревна с этой щели растащили на топку печей.

Когда немцы прорвались к окраинам Киева, начали строить оборонительные рубежи. Киевлян стали посылать "на окопы", как тогда говорили. В конце июля - начале августа на несколько дней попал туда и я. Нас прельщало, что нам, как взрослым, давали хлеб, колбасу и папиросы. Мы рыли окопы для пехоты и противотанковые рвы.

Когда немцы подошли к Киеву, начались артиллерийские обстрелы города: сначала слышался далекий глухой выстрел, через некоторое время - шелест пролетевшего снаряда, все заканчивалось сильным взрывом.

Уже шла эвакуация из Киева, и главным образом заботились о том, чтобы вывезти оборудование, а не людей. Шансов на эвакуацию у нас не было никаких, желающих уехать было больше, чем возможности их вывезти. В конечном итоге мы оказались виновными в том, что попали в оккупацию - по вине властей. Это пятно было на нас всю жизнь.

Правда, у меня была еще одна возможность покинуть Киев, но ей не суждено было осуществиться. Я получил повестку из военкомата с предложением явиться туда с трехдневным запасом питания и необходимыми для дороги вещами. Это молодежь непризывного возраста эвакуировали в тыл. Заводы увозили железнодорожным транспортом, а людей - пешком.

Мы шли очень медленно, были частые налеты авиации (вернее, облеты), но нас почти не бомбили и не обстреливали. Питались скудно, пунктов питания в пути почти не было. В дороге я отметил свое 17-летие.

Шли мы по маршруту Киев-Дарница-Яготин-Лубны-Полтава. С тоской смотрели на исчезающий вдали Киев, где оставались близкие и родные. Очень долго была видна колокольня Лавры, а когда отошли на приличное расстояние, ночами видели багровое зарево там, где остался город.

Мы уже приближались к Лубнам, и в это время нам объявили, что дальше пойти не сможем, так как немцы перерезали дорогу около Ромодана. Колонну распустили и предложили своим ходом пробираться в Киев.

Жара стояла страшная, воды и еды не было. Но мне и моим товарищам Яше Резнику и Грише Фраймарку повезло: нас взяла в тендер паровозная бригада, которая возвращалась в Дарницу, так как не смогла прорваться в Полтаву.

Ехали долго, часто были налеты авиации. Однажды остановились из-за повреждения колеи, но ее все же починили, и мы доехали до Дарницы. Дальше нам нужно было добираться пешком. Когда подошли к Днепру, уже смеркалось, и мы решили заночевать на  берегу, а утром двинуться дальше.

Устроились спать под кустами примерно в том месте, где сейчас стоит гостиница "Славутич", а ночью проснулись от страшного грохота - рвались бомбы и зенитные снаряды. Это немцы бомбили мост, который строился (Наводницкий-Патона).

Німецькі солдати з Лаврської дзвіниці дивляться на палаючий Наводницький міст. Фото "Лайф"

Рядом был наведен деревянный мост, по которому нам предстояло переходить. Все утихло, мы еще поспали, а когда взошло солнце, двинулись к мосту. Прямых попаданий в мост не было, только взрывной волной кое-где сорвало настил.

Уже работали саперы, машины не пропускали, но пешеходы проходили. Документы у нас никто не проверял, и мы вошли в Киев.

Домой добрались без приключений, все были живы и здоровы. Отца я уже не застал, он был в армии, его мобилизовали на следующий день после моего ухода. Он потом рассказывал, что они с трудом проскочили за Днепр где-то около Днепропетровска.

Нам он оставил аттестат, по которому мы получали деньги и продукты. Дома было масло, сахар, очень много какао, в то время я его так много пил, что до сих пор не люблю.

Єдина фронтова фотокартка Всеволода Олександровича Войтенка у військовій формі. Праворуч - невідомий. Рік невідомий

На следующий день после возвращения мы с ребятами пошли в военкомат, но там никого не застали, военкомат куда-то выехал. Нас никто не искал, никому мы не были нужны. А вскоре в Киеве началось безвластие, люди грабили магазины и склады.

Появились какие-то спецподразделения, которые взрывали и жгли то, что не удалось вывезти. Страшно было смотреть ночами на горящие промышленные районы. В одну из таких ночей мы с матерью вышли на улицу, и то, что увидели, было тревожно и тяжело. Горел привокзальный район, все было охвачено пламенем.

Мы не знали, что будет с нами в ближайшие дни, понимали, что никому не нужны, а должны полагаться только на себя, на свои силы. Властями мы были брошены на произвол судьбы без каких-либо средств к существованию.

Площа Калініна (зараз - Майдан Незалежності - ІП) наприкінці вересня - на початку жовтня 1941-го

Запасов продуктов у нас не было никаких. Только Георгию, младшему брату, удалось раздобыть где-то несколько килограмм муки.

Вот на этой муке да еще на некотором количестве картошки мы тянули три месяца до ухода в Тульчин. Дневной рацион наш состоял из небольшого количества картофеля, заправленного постным маслом, и какао на воде. Это скудное питание изредка скрашивалось пресной лепешкой.

Крестьяне из ближних сел привозили в Киев продукты, которые обменивали на вещи. Мы также кое-что из вещей выменяли на хлеб.

Итак, мы были накануне вступления немцев в Киев. Еще несколько дней тому назад наша пропаганда уверяла, что никогда нога немецкого солдата не ступит на священную землю столицы Украины. "Маленький человек" всегда виновен во всем. Мы также оказались виновны в том, что остались в Киеве и сдались на милость победителей.

Через много десятилетий стал известен указ, подписанный Жуковым и Берией, по которому украинцы (только украинцы!), бывшие на оккупированной территории, подлежат выселению в отдаленные районы СССР, выселению подлежали даже те, кто был на фронте. Это еще один образчик решения национального вопроса по-сталински.

В день вступления немцев в Киев - 17 сентября 1941 г. - я зачем-то вырядился в отцовскую гимнастерку, не споров с нее даже петлиц. На углу Воровского и Дмитриевской (на нинішній площі Перемоги, з протилежного боку цирку - ІП) меня остановил какой-то мужчина и сказал, что немцы уже на бульваре Шевченко и что в таком полувоенном наряде я могу загреметь в лагерь военнопленных. Это в лучшем случае, а в худшем могут шлепнуть.

Пришлось идти домой переодеваться, поэтому я не увидел инцидента, который произошел на улице. Когда немцы вступили на Евбаз (а пришли они по бульвару Шевченко со стороны Крещатика), колонна их дошла до улицы Степановской (нинішня  Старовокзальна - ІП).

Євбаз. Вдалину йде нинішній проспект Перемоги. Зараз замість базару - цирк

В это время из чердачного окна двухэтажного домика вылетела граната и шлепнулась у ног немцев. Они моментально легли на землю, но граната не взорвалась. Тогда они окружили дом, раздались автоматные очереди, и через какое-то время солдаты выволокли на улицу трупы двух парней в гражданском.

Под этой одеждой оказалась офицерская форма. Немцы разрешили этих хлопцев похоронить, их закопали в скверике около конечной остановки трамвая № 7 (сейчас это где-то возле цирка).

Несмотря на случившееся, немцы сначала вели себя очень спокойно, а мы опасались немедленных зверств. Оказалось, что всему свое время, в том числе и зверствам.

Тем временем на улицах начались антисоветские вакханалии, которые проводили уже бывшие советские люди. Больше всего досталось Сталину, глумились над его памятниками.

Інші спогади, опубліковані в рамках проекту "1939-1945: Неписана історія", дивіться тут. Надсилайте свої родинні перекази.