"Ріббентроп казав, що відчував себе у Москві як серед соратників по партії"

Личные записки ведущего нацистского идеолога Альфреда Розенберга (1893-1946) после длительных скитаний по частным коллекциям оказались доступны исследователям в США, а также были опубликованы в ряде стран, в том числе в России в конце прошлого года.

Записи, которые автор "Мифа ХХ века" вёл нерегулярно, охватывают десятилетие с 1934 по 1944 год, и всё ещё содержат лакуны.

Какая-то часть этого источника либо спрятана, либо утеряна – возможно, навсегда. Тем не менее, даже в неполном виде это ценнейший документ, позволяющий одним глазком заглянуть даже не в потёмки, а в кромешную тьму, которая окутывала душонки нацистской верхушки.

Альфред Розенберг являлся одним из самых влиятельных гитлеровцев. В 1933-1945 гг. он занимал пост начальника внешнеполитического управления Национал-социалистической рабочей партии, по совместительству был уполномоченным фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП, уже в годы войны стал руководителем Центрального исследовательского института по вопросам национал-социалистической идеологии и воспитания, и, наконец, после начала "Барбароссы" он получил должность Рейхсминистра восточных оккупированных территорий (1941-1945), то есть захваченных областей СССР.

Ценность дневника состоит и в том, что в целом Гитлер доверял высшей номенклатуре НСДАП, куда входил и Розенберг, больше, чем военным - генералам и маршалам, которые были лишь исполнителями планов партократии. Поэтому возможно, что причины многих военно-политических решений в частных заметках автора "Мифа ХХ века" отражены лучше, чем в протоколах оперативных совещаний ОКВ, ОКХ или, например, в записях бесед с дипломатическим корпусом. Последний фюрер держал больше для международного обмана, чем для выработки собственных решений.

Советский Союз изначально представлялся Розенбергу основной, причём смертельной угрозой для Германии, как минимум – опасным соперником Рейха в его евразийской политике – от Бискайского залива до Афганистана и вплоть до Жёлтого моря. Это видно из цитат, в котором сохранены аутентичные подчёркивания.

Запись от 19 июня 1934 года:

"Я передаю фюреру текст постановления Политбюро от 29.5.34, согласно которому Советская Россия решила безусловно поддерживать Францию и хочет вместе с США агрессивно выступать против Японии.

Г[итлер] (читает): Действительно весьма интересно. Надо сообщить об этом итальянцам".

Поскольку к 1934 году сталинские военные заводы были в основном построены и на них развернули выпуск вооружений, к тому же население "усмирили" коллективизацией и Голодомором, то СССР переходил к более активной внешней политике.

2 февраля 1935 года, после длительных бесед с Гитлером о международном положении, особенно об отношениях Венгрии с Румынией, Розенберг сделал запись, которая показывает, что чёткой "восточной" экспансионистской программы у верхушки НСДАП не было:

"…Россия сегодня является крупной военной силой. В интересах Румынии возвести как можно более мощный бастион на востоке, то есть она должна ориентироваться на Г[ерманию] и Польшу. Г[ермано]-польский союз не распадётся через 10 лет, а будет существовать дальше. Каковы дальнейшие намерения Польши на востоке, лежит вне сферы наших интересов".

Возможность германского антисоветского союза со Второй Речью Посполитой обсуждалась в верхушке Рейха вплоть до 1939 года. Это не были совсем беспочвенные разговоры. Например, Польша приняла участие в разделе Чехословакии и 1 октября 1938 года присоединила к себе Заользье, т.е. восточную часть Тешинской области – 805 квадратных километров территории и 227 тысяч жителей.

И до середины 1930-х годов Варшава числилась наиболее вероятным противником у Москвы.

24 февраля 1935 года, то есть, по иронии судьбы, на следующий день после Дня Красной армии, Розенберг отметил успехи милитаризации Германии:

"Сегодня партия празднует 15-летний юбилей провозглашения [своей] программы. (…)

Сейчас тот факт, что старая система [Веймарской республики] была разрушена и на месте полностью разоружённой страны в течение двух лет возникла империя, которую уважают, страна, которую никто не посмеет тронуть, не подвергая себя большому риску, воспринимается как чудо.

Это показал нам съезд гауляйтеров, на котором [статс-секретарь министерства авиации Эрхард] Мильх во всех подробностях говорил о юной немецкой авиации, а Геринг с законной гордостью заключил, что, если не считать России (положение в которой не вполне просматриваемо), Германия будет к осени иметь сильнейшую авиацию мира".

То, что в СССР положение являлось не вполне прозрачным даже невзирая на усилия нацистских шпионов, было вызвано деспотическим характером сталинского государства, а также усилиями контрразведки. Поэтому Розенберг в дневнике мимоходом и сбросил со счетов ВВС наиболее вероятного противника.

Уже на 1 января 1934 года советский военно-воздушный флот насчитывал 4688 самолётов. Такой численности люфтваффе не достигли даже к началу Второй мировой войны.

Рейхсміністр Розенберг на аеродромі у Броварах

С "красными соколами" нацистским пилотам пришлось столкнуться уже в небе Пиренейского полуострова, где Сталин решил прощупать будущую добычу штыком, а если получится, то и создать Испанскую ССР.

29 сентября 1936 года Розенберг в дневнике зафиксировал результаты встречи с журналистом, которого очень уважал:

"Вчера здесь был [военный репортёр] Р[оланд] Штрунк, прибывший из Испании. (…) Штрунк не сомневается в победе генералов, последние полагают, что гражданская война продолжится ещё около 2 месяцев".

Шапкозакидательские настроения франкистов и их союзников улетучились, когда на Пиренеи стала прибывать советская техника.

15 ноября 1936 года Розенберг после встречи со своим бывшим сотрудником, незадолго до этого перешедшем в Министерство пропаганды Геббельса, и совершившем поездку в охваченное междоусобицей государство, отметил, что к коммунистическим поползновениям присматривались не только нацисты:

"Как рассказал [Карл] Бёмер, [британский разведчик Фредерик Уильям] Уинтерботэм по поручению британского Генерального штаба авиации предпринял поездку вдоль испанской линии фронта. (…) У русских, по его словам, хорошие самолёты…".

При этом наиболее сильное беспокойство возрастающая мощь Красной армии вызывала именно у соседей СССР.

12 февраля 1937 года Розенберг для себя обозначил запутанность положения на Балканах:

"Румыния по итогам югославско-болгарского пакта ["о вечной дружбе" 24 января 1937 г.] попала в ситуацию, где ей снова предстоит определяться. [Румынский правый политик Октавиан] Гога сообщил, что [король Румынии] Кароль в случае занятия открытой прогерманской позиции боится нападения русских".

Но осложнений на Балканах опасались не только тамошние правители.

В конце 1937 – начале 1938 года Гога стал премьер-министром Румынии, и его последующая отставка вызвала в Берлине неудовольствие, причины которого отметил Розенберг 11 февраля 1938 г.:

"Говорил только что с Герингом, который согласен со мной – сейчас особо необходимо бороться за страну, которая важнее многих прочих с точки зрения обеспечения нас продуктами питания и нефтью".

В том числе из-за зависимости от импорта природных ресурсов Гитлер решился на пакт со Сталиным, что смутило Розенберга, сделавшего в дневнике 22 августа 1939 года запись о мотивах этого рокового соглашения:

"В первую очередь: осознание разрядки внешнеполи[тического] положения: ушла угроза со стороны рус[ской] авиации в г[ермано]-польском конфликте, свобода действий на Балтийском море, поставки сырья и т.д.

Однако: поездка нашего министра в Москву – это моральное унижение, с учётом нашей 20-летней борьбы…".

Забавно, что спустя два дня после заключения пакта автор "Мифа ХХ века" оправдал этот шаг примерно так же, как потом на протяжении долгих десятилетий спустя оправдывалась советская пропаганда:

"Англичане первыми предприняли бессовестную попытку натравить Советы на нас, фюрер с учётом существующей ситуации не мог сделать ничего иного, кроме как свести на нет их усилия неожиданным манёвром".

В действительности Чемберлен после Мюнхенского соглашения бахвалился, что принёс мир следующим поколениям. И стравить два тоталитарных монстра, чтобы потом лицом к лицу столкнуться с распоясавшимся победителем, а то и с коалицией таковых, не являлось первоочередной линией ни одного кабинета министров Великобритании.

Вопреки расчётам Гитлера, Англия и Франция объявили ему войну, и 24 сентября 1939 года, когда Красная армия добивала в Западной Украине и Западной Белоруссии остатки Войска Польского, Розенберг в дневнике оценил это как поражение немецкой дипломатии:

"Вчера у меня был [рейхсминистр продовольствия Рихард] Дарре и поделился своей точкой зрения на ситуацию. Я же рассказал ему о своих мыслях. (…)

Железная дорога в Румынию [Краков-Станислав-Бухарест] – в руках Советов! Если теперь русские войдут в Прибалтику, то в стратегическом отношении для нас окажется потерянным и Балтийское море. Москва обретёт небывалую мощь и в любой момент может вместе с Западом выступить против нас".

Эта запись предвосхитила дальнейшие события лишь на несколько дней: 28 сентября, 5 и 10 октября были заключены договоры СССР со странами Балтии о вводе РККА на их земли.

Поэтому 5 октября 1939 года Розенберг в своём дневнике нелестно отозвался о главе германского МИДа:

"Дарре с чувством глубокого возмущения рассказал об одном эпизоде…

Р[иббентроп]… рассказывал Д[арре] о своих московских впечатлениях: русские были очень любезны, он чувствовал себя среди них, словно среди старых соратников по партии!!

Это самое возмутительное оскорбление, которое только могло быть нанесено национал-социализму…

Риббентроп ничего не понимает ни в большевизме, ни в национал-социализме… Он настолько ограничен, чтобы демонстрировать это открыто…

Сталин произнёс здравицу не только за фюрера, но и за Гиммлера как гаранта порядка в Германии.

Г[иммлер] истребил коммунизм, т[о] е[сть] тех, кто верил в Сталина, а он произносит – безо всякой необходимости – здравицу за уничтожителя своих же сторонников.

Великий человек, как утверждают Р[иббентроп] и его окружение".

Этот великий человек ростом 167 сантиметров впоследствии отправил Риббентропа на виселицу.

Гітлер - Сталіну: З днем народження!

Очевидно, Розенберг пытался донести свои мысли до фюрера, хотя тот не всегда находил время для ведущего идеолога своей партии, особенно когда разгребал плоды своей дипломатии.

5 октября Розенберг 1939 г. не получил аудиенции у Гитлера, зато успел поговорить с главой СС, после чего раздосадовано отметил ухудшение международного положения Рейха:

"Одно ясно: Москва невероятно продвинулась вперёд в стратегическом отношении и упрочит свои позиции в Прибалтике. Поначалу в "опорных пунктах", а затем и повсеместно.

Балтийское море, таким образом, не является германским, с севера угрожает, даже господствует Москва.

На юге: отсутствие общей границы с Румынией. Пусть бессарабский вопрос отошёл на второй план, в будущем и он будет затронут. (…)

Твёрдый факт: если Англия выйдет [из войны] относительно невредимой, при любом сопротивлении, без которого мы не сможем обойтись, она станет мобилизовывать Россию против нас. Через 6-10 лет мы вновь окажемся между двумя фронтами".

Настроение Розенберга становилось всё хуже. В борьбе за Балтику и природные ресурсы Северной Европы, без которых работа ВПК Германии была невозможна, СССР начал вторжение в Финляндию.

Тем не менее, запись от 11 декабря 1939 г. свидетельствует, что Розенберг не до конца понимал всю остроту ситуации.

После возвращения из Скандинавии нацистского эмиссара, который сообщил о конференции в Стокгольме, где было принято решение держать нейтралитет в советско-финляндской войне, главный нацистский идеолог даже выразил самоуверенное удовлетворение:

"Возможно, это неплохо, если скандинавы теперь осознают "русскую угрозу". Они не имели ничего против нашей борьбы, однако уклонялись от более тесных связей.

Теперь они просят о помощи: словно именно мы должны повсеместно бороться за свободу других. Пусть теперь по чувствуют холодный ветерок из Берлина, это пойдёт на пользу самодовольным мещанам.

Лишь финнов нам может быть по-человечески жалко, он они надеются, что зимой русские ничего не смогут сделать. А затем и политическая обстановка может измениться".

Оперативные планы финского генштаба предполагали оборону в течение полугода, но линия Маннергейма была прорвана уже к концу февраля. А 7 марта 1940 г. войско страны Суоми стояла под угрозой полного разгрома, в результате чего Финляндия пошла на мир и потеряла часть своей территории.

Затем, как и предвидел Розенберг в октябре 1939 года, летом 1940 года "Бессарабский вопрос" вновь встал и был решён Красной армией в ходе очередного "освободительного похода" - присоединения Молдавии и Северной Буковины.

После этого Гитлер в ходе Венского арбитража настоял, чтобы Румыния уступила половину Трансильвании Венгрии, а Южную Добруджу – Болгарии. "Взамен" Румыния получала от Рейха гарантию своих кордонов и ограниченный контингент Вермахта для реализации соглашения.

10 сентября 1940 года Розенберг отметил, что столь пристальное внимание к нефтеносному региону нацисты проявляли не случайно:

"Гарантии Румынии были, конечно, даны для защиты от Р[оссии]".

Спустя три дня главный нацистский идеолог встретился с делегацией из Суоми, которая продолжала оставаться важным партнёром для ВПК Рейха, в том числе из-за поставок никеля, необходимого для производства брони:

"Финский полковник С. Рассказывает о том, как сражались финны. Он и его спутники – честные простые люди…

Они рассказали о потерях, которые понесли, но и о рудниках, которые удалось спасти при демаркации границы, так как русским о них не было известно. "Теперь всё пойдёт в Германию!".

Да и армия Финляндия выступила союзником Германии в войне против СССР.

В ходе подготовке к кампании 6 мая 1941 года Гитлер провёл совещание с будущим министром оккупированных восточных областей, после чего тот оставил красноречивое свидетельство:

"У фюрера слёзы выступили на глазах, и он сказал: "Но вы получили большую позитивную задачу. Я должен принять ответственность за этот шаг, Сталин ждёт лишь вступления Америки [в войну]".

Розенберг всегда рассматривал СССР не только как очаг международного большевизма, но и как имперское продолжение России, о чём свидетельствует среди прочего запись 1 июня 1941 года, сделанная им после череды совещаний о целях грядущей войны:

"Освободить немецкий народ на грядущие столетия от чудовищного гнёта (в оригинале – "Druck" – точнее перевести в этом случае "давления". - А. Г.) 170 миллионов, есть ли сегодня более крупная политическая задача!

Царская власть могла расширяться беспрепятственно: до Чёрного моря, на Кавказ, в Туркестан, в Маньчжурию…".

Однако, это "освобождение германской народности" пошло не так, как ожидалось, что стало понятно уже через три недели после начала кампании. Ведь тогда Вермахт к немалому для себя удивлению вступил в бой со вторым стратегическим эшелоном РККА, о существовании которого ранее не догадывался.

Розенберг описал совещание 16 июля:

"…Во время прогулки по лесу фюрер сказал мне, что у Советов оказалось гораздо больше танков, чем мы предполагали, и они гораздо лучше. Если бы две такие танковые армии по 6000 машин в каждой двинулись бы в сентябре в атаку, мы могли бы оказаться в ужасном положении. Армия иной страны была бы попросту раздавлена. Сейчас фюрер полон решимости навсегда избавиться от этой грозящей народам опасности".

Вероятно, под иной раздавленной страной подразумевалась нефтеносная Румыния.

Запись от 2 августа показывают, что реальные причины проволочек Вермахта – мощь вооружений Красной армии – мирно уживались в головах нацистов с расистскими предрассудками:

"Как можно слышать из Африки, итальянцы разбегаются во время английских воздушных налётов, но они молятся. Русские сражаются и умирают без того, чтобы молиться.

Большевизм озверил, отупил людей на востоке, и поэтому их подход не сравним с подходом обладающих чувством собственного достоинства европейцев".

Через месяц – в двухлетие начала Второй мировой войны – Розенберг развил эти мысли:

"Упорное сопротивление Советского Союза – тема всех разговоров.

Когда 2.4.[1941]… фюрер спросил меня, как русские поведут себя при столкновении, я сказал: предположительно не так, как представляет себе логически мыслящий европеец. Но мы пришли к согласию относительно того, что за сопротивлением последует паника. Но вышло иначе.

Советские русские сражаются свирепо, упорно, коварно и невероятно жестоки в отношении пленных и гражданских небольшевиков. Они сбросили налёт европейскости, и из-под него прорывается монгольская ненависть, лишённая индивидуальности. В соединении с "мессианством" Достоевского под большевистским тавром. К этому страх: быть или расстрелянными комиссарами или – как им нашёптывают – замученными до смерти "фашистами". (…)

Эта странная мешанина разных чувств позволила создать фронт против Европы. Тем более нужно сделать всё, чтобы навсегда предотвратить очередное сплочение всех народов и рас между Вислой и Владивостоком".

Розенберг і нацистські бонзи оглядають Софійський собор

Однако, уже 12 сентября автор "Мифа ХХ века" сделал запись, которая свидетельствовала о таком отношении к противнику и новым подданным, при котором крайне сложно завоевать не то, что их симпатии, но и нейтралитет:

"Когда поступили сообщения, что Сталин приказал депортировать в Сибирь, т.е. убить, оставшиеся 400 000 поволжских немцев, наша ненависть к Москве взбурлила как никогда. (…)

За действия Сталина ответственность несёт не только большевизм, но и русский народ. (…)

За эти убийства должна будет заплатить вся русская нация, тем более, что движимая своими извращёнными чувствами, она не отталкивает своего мучителя от себя, а фанатично защищает. Это довольно удивительный феномен: заключённые защищают своих охранников от тех, кто хочет освободить их из тюрьмы.

Этот "советский патриотизм" сегодня и надолго и есть Россия и русский народ, пусть русс[кие] эмигранты и не хотят видеть правду. Я недавно перечитал то, что написал 15 лет назад в "Мифе": психологическое толкование, которое и сегодня справедливо, даже более, чем раньше.

Сегодня эстонцы, латыши и т.д. благодарны, через некоторое время они снова потребуют свою "собственную государственность", как будто Германия только для того и существует, чтобы раз в 20 лет рисковать своей шкурой для всякой мелкоты. Весь этот рейхскомиссариат Остланд под немецкой протекцией должен навсегда стать землёй Рейха.

Иначе через 30 лет московит в новом мессианском одеянии снова засядет в Ревельской крепости".

В походе вместо обильной добычи Вермахт нередко ожидали руины, о чём свидетельствует запись, сделанная под Новый год – 28 декабря 1941 года:

"Генерал-лейтенант [Вальтер] Виттинг представляется в качестве уполномоченного по сырьевому снабжению на Востоке. Принимал его ещё раз для доклада. Русские продемонстрировали большой талант в демонтаже и разрушении".

Тактика выжженной земли была столь же неотъемлемой частью ведения войны Сталиным, как и репрессии.

31 июля 1943 года, после того, как под Винницей были вскрыты могилы и расследованы расстрелы НКВД, Розенберг изобразил себя в дневнике спасителем Европы от большевистского террора:

"Доктор [Харальд] Вагнер сделал заключительный отчёт по Виннице. Все демократии нейтральных стран потрясены. Здесь речь идёт не о расстреле руководителей враж[еского] народа (Катынь), а об убийстве своих соотечественников. (…)

Из округи в сто к[ило]м[етров] приезжают сейчас плачущие украинки и пытаются опознать их пропавших мужей и пр. (…)

Вся европейская интеллигенция может – или могла бы – сейчас сказать: если бы Г[ермания] не была восточным бастионом Европы, то сотни тысяч оказались бы в общих могилах, подобно жертвам Винницы".

Про жертв Аушвица и Бухенвальда в дневниках Розенберга нет ни слова, но встречаются сведения о массовом истреблении голодом советских военнопленных в немецких лагерях, что вряд ли воодушевляло европейскую интеллигенцию. Немалая часть общественности к тому времени уже начала рассматривать Сталина как меньшее из зол.

2 мая 1944 года, когда Красная армия отвоёвывала Крым, нацистский идеолог в своих записях отметил одну из основных причин надвигавшегося поражения – советский военно-технический потенциал:

"17.4. состоялись похороны мюнхенского г[ау]л[яйтера Адольфа] Вагнера. Их посетил и фюрер, который обратился к нам с речью. Он обсуждал почти исключительно проблему крепости брони наших танковых дивизий. В 1940 году таковая присутствовала. Но против Т-34 броня уже не годна".

26 октября 1944 года – в день, когда советские войска взяли Мукачево и входили на территорию Норвегии, Розенберг пытался понять причину происходящего:

"Пару дней назад я попросил найти мои первые записки о восточной проблеме, которые я направил фюреру в начале апреля 1941 года. Возможный случай приближался, желания Советского Союза после присоединения балтийских государств идти дальше на запад стали заметнее. Из-за такого положения удар по Англии стал стишком рискованным: настал черёд противоборства с большевизмом".

И даже после удачной для Вермахта кампании лета-осени 1941 года эта война была Рейхом проиграна.

Тіло ідеолога НСДАП і рейхміністра Альфреда Розенберга після виконання вироку міжнародного трибуналу у Нюрнбергу

После прочтения дневника министра оккупированных восточных областей создаётся впечатление, что, в отличие от приземлённой сталинской бригады, окончательно деидеологизированной после террора 1937-38 гг., нацистские заправилы искренне верили в ту ксенофобскую галиматью, которую они запихивали в зомбируемое население.

Страницы дневника просто источают яд ненависти – к католической церкви и протестантизму, и вообще к христианству.

Немалое место в картине международных отношений автора "Мифа ХХ века" занимают "еврейские происки и козни".

Возможно, как идеолог Розенберг больше, чем остальные бонзы уделял внимания расовой теории и триумфу воли. Но с ним регулярно советовались коричневые воротилы, в том числе фюрер, который часто принимал решения даже ещё более исступлённо-идеологически, чем ему подсказывал автор "Мифа ХХ века".

В частности, из записей видно, что Розенберг в 1941-1944 гг. регулярно ссорился с гитлеровским любимцем, главой Рейхскомиссариата "Украина" Эрихом Кохом, для того, чтобы его политика против украинцев была менее свирепой.

Розенберг і Кох під час відвідин Києво-Печерської лаври

Более того, с конца 1942 г. рейхсминистр осторожно поддерживал инициативу генералитета Вермахта о более активном привлечении русских к вооружённой борьбе со Сталиным, в том числе власовское движение.

Но все эти начинания упёрлись в фуражку бесноватого ефрейтора. От коммунистического ярма народам Восточной Европы пришлось освобождаться самим сорок пять лет спустя.

Рецензія на книгу "Политический дневник Альфреда Розенберга, 1934-1944 гг." / Под ред. И. Петрова; Пер. с немецк. С. Визгиной, И. Петрова. – М.: "Русская книга", 2015. – 448 с.